что ж, подвергнем рутмана сомнению
шаг первый: кульмский гуф равен 17,3 гектаров. городу выделено 82 гуфа, то есть 1418,6 гектаров.
шаг второй: число первопоселенцев, которым эти гуфы были выделены. по тальману, это было от 12 до 20 семей. предположим даже, что это были семьи по 10 человек - таким образом. в городе было 200 жителей максимум.
шаг третий: деление. 0,14 человека на гектар получается у нас. пустыня сахара, а не тильзит!

подвергай всё сомнению! женщин - тоже. а если уж ты - женщина, то - вдвойне!



странно: разве не удобнее было бы переправляться от замка?

У Рутмана описывается 1552 год, и число жителей в то время около 3000 человек.


Замку иметь переправу перед самым носом, стратегически не верно, не правда ли?

угу. в 1511 - 200, а в 1552 - уже 3000. они что там, кроликами работали?
впрочем, даже и при ваших цифрах получается меньше получеловека на гектар. города такими не бывают.
вывод - названные площади никак не могут быть площадями города, а только площадями приданных городу полей.

переправу правильнее иметь именно под замком, чтобы проще её оборонять. потому-то многие замки и стояли на мостах.

Сообщение отредактировал prussak - 16.9.2009, 22:42

Давайте прикинем количество жителей согласно карте города. На карте 1551 года, насчитала 171 земельных участка.Предположим, что каждым участком владеет семья из 6 человек, (предположим кроликами им недосуг..) получается чуть больше 1000 жителей.

что ж, это всего лишь подтверждает мой тезис, что занеманские поля были именно полями, а никак не посадами
количество первопоселенцев мне представляется вполне резонным, оно немногим меньше орденских чисел. не следует забывать, что прирост тогда был и механическим - но и он ни в коем случае не превышал орденских темпов. число 3000 можно объяснить лишь включением в список жителей деревень, стоявших на выделенных городу землях.
впрочем же придётся проверить, что именно написали в оригинале "тильзит - град востока".

Правильно! Переправу иметь у замка выгодно только ордену, он же пошлиной облагал переход. (Так было и в Риге, когда за проход по мосту напротив орденского замка, через малюсенькую речушку, извивавшуюся внутри города, рыцари брали нехилый налог. Вражда горожан и рыцарей закончилась печально для последних - они вынуждены были уйти строить замок в другом месте)
Но когда Тильзит получил права города ( это был долгожданный запах свободы!), герцог велел построить перераву в другом месте, удобном для бюргеров, и независимом от ордена.

meteor, теперь отложим-ка в сторону эмоции и вернёмся к фактам
при ордене тильзита не было. некому было кричать о свободе.
альбрехт, вступив на магистерский престол в 1511, был главой ордена. в 1525 он его ликвидировал. где-то между этими двумя датами он заложил тильзит, сперва как зависимое поселение, а с 1552 как город.
что-то не вижу я тут ни малейшей борьбы против ордена! - напротив, одна сплошная владетельская воля.
как жители раньше писали челобитные альбрехту-магистру, так они писали их потом альбрехту-герцогу, как сидел в замке кастелян, так и продолжал сидеть.
и налог собирать.
потому вопрос о переправе сохраняется.

Да, орден перестал существовать как форма государства, но он остался как религиозное общество, с обновленой структурой, правами и даже привилегиями. Разве не так?
Но была заложена новая переправа(паромная переправа), на которую уже не мог претендовать орден.

Сообщение отредактировал meteor - 17.9.2009, 11:23

разумеется, не так
орден в пруссии перестал существовать
все духовные чины стали гражданскими

те же члены ордена, что остались вне пруссии, альбрехта за то прокляли

иметь две переправы, одну - под замком, а другую - через пару сотен метров от него... безумие!

увы, не мои фантазии, и не мое безумие. Все тот же Рутман, видимо, после знакомства с книгой "тильзит - град востока", упоминает о герцогском пароме, который находился на сходе Packhofstrasse (нынешная Герцена) к Мемелю. Тут уж без вашей помощи не разобраться...

И еще, вот реконструкция Тальмана призамковой площади, хотя это уже 1795 год.
Но и здесь видно, что город и замок все еще разделяет ров.
Чтобы пробраться к парому, если он один на весь город, надо протиснуться через узкое горлышко малюсенького мостика.


Полноценного торга вряд ли здесь можно ожидать, хотя дровяной рынок каким-то образом здесь прижился.
Сплошные загадки...

meteor, загадки вы пока создаёте сами. пакгофгассе и есть та самая квергассе, что я упоминал выше. просто переименовали её со временем.
таким образом, паром был один-единственный, по герцогской привилегии, на сходе от 120-футового торга поперечной улицы к реке. название "герцогский" не подразумевает, что существовал какой-либо иной, например, орденский, а всего лишь определяет его правовой статус. точно так же и "королевская аптека", которую вы найдете во многих городах, вовсе не значит, что именно для королей тут готовили пилюли.
разумеется, постановка моста за укреплениями несколько снижала его пропускную способность - но не забывайте, что это был тогда стратегический объект! ещё и в 19 веке мосты через рейн укрепляли бастионами, а железнодорожные ветки рассекали крепостными воротами (в калининграде сохранились) - так что говорить о веке 16м? телеге легче проехать за бастион, она подвижная...
именно этой логикой и объясняется вполне резонное расположение моста на вашем рисунке.
причём резонность его не знает границ: в новгороде мост через волхов тоже шёл прямо из кремля, в москве большой каменный был прямо перед кремлём и дополнительно укреплён, а сколько во франции образчиков замков-мостов! в питере суворовский мост шёл из петропавловки...
так почему в тильзите паром шёл именно там, где шёл?

тальман, кстати, в берлинской библиотеке вовсе без иллюстраций.

Сообщение отредактировал prussak - 18.9.2009, 10:44

Прошедшие месяцы значительно переменили все главы текста. Всё же, продолжаем.

3. Герцогский город

Проигрывая собственным горожанам, подкошенное эпидемиями и утратив, за переходом всех окрестных земель в христианство, материальную поддержку метрополии , государство Тевтонского ордена переродилось герцогством Прусским. Урезанное Торнским миром 1466 г. и потерявшее кульмские земли, герцогство пережило беспокойный период становления, завершившийся лишь в 1525 г. Краковским миром и признанием польского вассалитета. Велауским миром 1657 г. герцогство освободилось от этого ярма – «национальную мечту» помогли обрести внутренние резервы, культурный авангардизм и успехи дипломатии.

3.1 Расселение: закрепление на площади

Орденская колонизация предпочитала легко доступные территории при побережье Балтийского моря и вдоль судоходных рек: восток Пруссии даже и до XVI века описывается как непролазная чаща. Полноправных орденских поселений или привилегированных городов здесь почти что и не было, преобладали неоформленные хутора и посады у замков. Неизвестно, какой формы придерживались здесь деревни прусов и придерживались ли вообще – немецкие хроники подчёркивают только их иррегулярность и то, что новому заселению они, за малочисленностью, не препятствовали. Впрочем, и немецкие дворы были невелики, и, даже при привлечении пруссов, недостаточны для автономного существования: Уложение 1417 г. особое внимание уделяло вопросам сельскохозяйственных рабочих, законодательно установив их подённую плату. Забота о рабочей силе надолго станет важным вопросом прусских властителей.

Утратив на западе окультуренные уже кульмские земли, герцог Альбрехт открыл на востоке дорогу планомерному заселению сельской Пруссии в деревенской, а не крепостной форме. Ему сопутствовала удача: литовские войны более не требовали дорогостоящих укреплений, а введение тогда же крепостного права в полько-литовском королевстве обеспечило – вновь! – приток искателей крестьянской воли. Старостам и градоначальникам было поставлено в обязанность привлекать колонистов, межевать поля, расчищать леса. Новые магдебургские деревни востока, как и кульмские предшественницы в центре и на западе Восточной Пруссии, были уличного замкнутого типа, ставились независимо от деревень прусских (хотя зачастую и по соседству) и, с течением времени, поглощали последние.
Прежде, чем в 1656-1657 гг. татарские набеги, а в 1618-1648 гг. Тридцатилетняя война оборвали поток переселенцев, герцогство успело прирасти ещё и голландцами, бежавшими Карла V и, в 1543 г., осевшими в Прейсиш-Эйлау и Кёнигсберге , а в 1556 г. – у ранее прибывших соплеменников в Прейсиш-Голланде ; мазовцами, с 1466 селившимися на юге. Количество колонистов и плотность нового заселения около 1550 г. были таковы, что даже привели к административной реформе. Реформаторство также породило изрядное количество новых сельских церквей (1550е гг.), более не являвшихся исключительно городской привилегией.

При таком заселении неверно было бы ожидать единообразия построек. На востоке, в Прусской Литве, встали пёстрые избы литовских дворов, отдельно стоявшие срубы согласно назначению каждого, со маленькими окнами, скатными или полувальмовыми крышами, фронтонами, забранными досками стоямя или параллельно уклону крыш, и богатой резьбой по окнам, дверям, наугольным столбам подфронтонным верандам. Рыбаки Прусской Литвы жили сходно с крестьянами, но их отдельно стоящие дома под общей крышей сводили вместе и комнаты, и хлев, и сарай, причём веранды тут возникали как на углах, так и перед любыми из трёх отсеков. Такая планировка лучше отвечала суровому приморсуому климату. Мазурские дворы на юго-востоке герцогства строились замкнуто, по периметрам участков, зато вовнутрь дворов обращались верандами, от полноразмерных до чисто декоративных ниш, что встречаются и в Лаузице и в Богемии и были, возможно, принесены оттуда. Здесь тоже зашивали досками фронтоны и украшали резьбой центральный столб, но скупнее литовцев, и без столь характерной для тех яркой раскраски. На западе, замбийские, натангские и бартские дворы отличала свободная планировка и обилие открытого поздненемецкого фахверка во фронтонах за полным отсутствием оформления цветом. Здесь также как в Мазурии характерны неглубокие ниши по торцам, с опорами чердачного фахверка словно продлёнными вдоль бревенчатой стены первого этажа. Вармский тип строений отличался не только замкнутой формой двора, но и исключительно глубокими верандами, настоящими залами, как встроенными в домовой объём, так и пристроенными к нему, причём иногда по нескольким сторонам кряду. Оберландский, мариенбургский и эльбингский типы были такими же бревенчатыми, но уже в два этажа и с глубокой лоджией по продольной стороне, с развитым мелкоячеистым фахверком во фронтоне...
Национальные стили и обычаи поселенцев, ранее пресекавшиеся орденом, бурным потоком разлились по герцогству и стали основой региональных деревенских стилей – они же, вероятно, облегчили смешение прежде раздельных общин. Другой объединяющей силой было урезание привилегий бывших и новых поселенцев, всё ближе и теснее ставившее их к изначально более зависимым прусам. Кульминацией этого стало постепенное введение дворянскими ландтагами крепостного права (1526-1529-1577-1618 г.). Трансформированное в 1719 г., оно продержалось до 1807 г.

3.2 Ограждение: закрепление городов

При размывании чёткой градостроительной картины в городах и на селе маньеризм, узорочье и помпезность брали верх над целесообразностью. Жилое хозяйство выявило отчётливую тенденцию к расслоению: участки, прежде столь регулярного размера, принялись делиться, распространились половинные. Дома преодолели последние метры, столетиями отделявшие их от крепостных валов, застроили прежде столь славные сады и полезли на стены, на улицы, ввысь. Как и в позднем Риме, профили улиц начали заужать, лёгкие веранды перед входами, крытые сходы в подвалы с балконами поверх, превращать в каменные, а переулки, ведшие ко служебным постройкам во дворях – безжалостно застраивать. Площади зато стали без меры расти: вряд ли орден заложил бы в 1570 г. в Гольдапе рынок такого размера, что на нём, при сохранении общей схемы параллельных улиц, с лёгкостью разместились и ратуша, и почтамт, и суд, и церковь! Впрочем, даже и ему далеко до рынка Маргграбовы (1560 г.), занимавшего – во всё том же «орденском» архетипе! – 7 гектаров. К тому же после-оденскому периоду относятся и гигантская зальная церковь Данцига , и торнская ратуша , самая большая в Германии.

Крепостные рвы как близкий резерв территории начали делить на участки и засыпать, не заботясь более ни об устройстве нового, законченного в себе посада, как сделали бы несколькими десятилетиями ранее, ни об обороне существующих стен, ни вообще о нарушаемой ими целостной картине города и его частей: в Восточной Пруссии с утратой орденского строительного надзора начался период «природного» развития. Из призамковых кабацких «листов» смешанного, немецко-прусского заселения, вырастали к XVI-XVII веку первые «естественные» города провинции – подчас их предшественниками были даже не одна, а несколько деревень или посадов:
Ангербург , Бартен (1628 г.), Гольдап , Инстербург , Лабиау (1642 г.), Лёцен (1612 г.), Либштадт (1490 г.), Лик (1669 г.), Маргграбова , Ортельсбург (1616 г.), Прейсиш-Эйлау (1585 г.)...
Браунсберг , сгоревший дотла, в 1600х гг. был полностью отстроен заново, хоть и с сохранением первоначальных черт. Инстербург (1541–1583 гг.) вырос из предмостного посада, орденского замка и двух деревень, колонистской и прусской; Тильзит (1552 г.) – из «листа» у важной переправы, орденского замка, прусской деревни и монастыря. Стержнем планировочной структруры и там, и там стали дороги, но как различны решения!
В Тильзите продольные улицы, сходящиеся к предмостью, напоминают о радиальной композиции, тяготевшей бы к стоявшему здесь замку, о решётке, по неудобству места ставшей трапециевидной, или о наследовании любской градостроительной схеме (см.) – но город, пусть и ставший к 1700 г. решёткой-веером, вернее описать как развитый приречный тракт. Перпендикулярно ему регулярно закладывались собственно рыночные площади, ведшие к реке и парому; на перекрёстке у одной из них даже стояла ратуша, встроенная, как в кёнигсбергском Альтштадте – особенностью города стало то, что при его последовательном росте на запад такие рынки всё большего и большего размера трижды (до 1945 г.) переносились, со значительным увеличением площади, на существовавшую в тот момент окраину, предшественницы же застраивались, засаживались либо иным образом прекращали свою активность, вливались в расширившийся центр. Здесь в малом масштабе удалось то, чего большим городам радиальной планировки не дано было достичь, возможно, оттого, что здесь центральные городские функции – лавки, банки, конторы – никак не хотели переселяться с накатанного тракта в новые площади, предпочитая и столетия спустя радиальные (с виду) тильзитские улицы, всё далее и далее отходившие от берега.
В Инстербурге дорога, извиваясь, спускается к переправе через Анграпу и обходится притом вовсе без предмостной площади. Линейный Старый рынок образуется на хребте возвышенности, вне существовавшего к тому моменту поселения. Его до-городская северная сторона и замковый посад иррегулярны, но уже южная, заложенная в новом звании, квадратными кварталами задаёт направление всех последующих городских улиц – и расположение ратуши, так же встроенной, как и тильзитская.
Пояса стен не получили ни Тильзит, ни Инстербург .

Лишь шесть городов заложены в XVI веке вновь, в XVII веке и того меньше – лишь два, они более сложны структурой, ведь перепланировки перед получением нового статуса не проводилось . Подобное можно счесть небрежением, симптомом падения городской организованности позднего ордена и герцогства – навряд ли случайным стал отход от столетиями применявшихся планировочных обычаев, оставивший такой город как Ортельсбург вовсе без рыночной площади, или наградивший Тильзит «крест-торгом», незамедлительно лишённым своей перекладины – или же показательным обращением к до-орденской, пред-любской древности (см.), что вполне можно было бы ожидать от герцогства, стремившегося подчёркнутой архаикой пересились свою юность и государственную неполноправность.

Незначительный палисад и вал, замыкавший новые города, обычно вскоре утрачивался, новые укрепления если и строились, то не были городу полноценной защитой: разве счесть ею валы и бастионы, что во время Тридцатилетней войны по совету Густава Адольфа шведского с 1626 г. окружили Кёнигсберг ? Охватив, как некогда и орденские стены, не только улицы трёх городов, но и поля и городские предместья, они не вызваны были потребностью прикрыть и приютить беженцев или хотя бы обеспечить провизией при долгой осаде. Размах строительства очевидно превышал и финансовые, и военные возможности города; периметр кёнигсбергского укрепления городская милиция не могла бы удержать самостоятельно, а потому нуждалась бы в сильном союзнике – например, в шведском корпусе. К 1640 г. насыпи были готовы не более чем наполовину; во время Семилетней войны 1758 г. и наполеоновских войн 1807 г. они были блистательно бесполезны. Польза их стала видна лишь позднее: оказалось, что новая округлая форма стен идеально отразила радиально-лучевую структуру кёнигсбергской аггломерации, вновь согласовав формы и содержание. Такое согласие, пусть и неосознанное , обеспечило долгую жизнь оборонительного пояса, позднее превратившегося в пояс парковый, отличительную черту города в последующие столетия.
Столь же округлой была и линия земляных бастионов Лабиау , сменившая в 1656 г. первоначальные палисады и опоясавшая как старую, так и новую части города. Здесь, однако, её опрелеляла геометрия замкового рва, которой она следовала с некоторым отстоянием: вдоль воды, следовавшей, в свою очередь, замковым стенам, шла главная улица посада, застроенная лишь с одной стороны, валы же плотно прилегали к широким клиньям земельных участков. Соответствие было настолько точным, что даже и в линейном новом городе по дороге на Кёнигсберг не осталось места для торга. Рыночная площадь оказалась вытеснена в предместье, за Кёнигсбергские ворота, не получила обособленной формы, а осталась уширением почтового тракта. Незавершённые к победоносному завершению Шведской войны, валы оплыли уже к 1672 г., утратили ворота в начале XVIII века и совершенно не читались на рельефе местности к веку XIX, но, между тем, незримо продолжили присутствовать в городской планировке вплоть до 1902-1904 гг., когда оправданием для засыпки части замкового рва стало «отсутствие места для размещения рыночной площади». До того пространства за домовыми участками вплоть до самых бывших бастионов, как и в Кёнигсберге, занимали городские сады – правило, справедливое и для иных городов провинции.
Столь же краткосрочны были и бастионные укрепления Фишгаузена (1627 г.), пусть форма их была и не округлой, а следовала достаточно точно утраченному за три столетия прямоугольному орденскому палисаду. Застроив вышеупоминавшиеся городские сады, и достигнув некогда отдалённого периметра, здесь, однако, город растёкся к замку и порту: все эти кварталы охватили новые валы. Места их расположения ещё долго отмечали мытные ворота – и районная администрация, вставшая на одном из бывших за городом шанцев .

Отдельным путём градостроительной регулярности пошёл Пиллау , построенный правильной бастионной крепостью итальянского типа с 1626 по 1636 гг. у статегически важного выхода в море Густавом Адольфом шведским, но получивший городское полноправие в следующий исторический период (см.). Здесь форма правильного бастионного пятиугольника, предшествует, а не сопутствует форме городского поселения – её роль сравнима с ролью орденского замка в структуре соответствущего города, за тем лишь отличием, что замок обычно представлял собой укреплённое здание, здесь же пояс укреплений здания охватывал, но не были эти здания собственно городом. Неслучайно эти бастионы с самого первого дня занимал не ополченец-горожанин, а профессиональный военный, которым гражданские гордились, но на которых он всё одно смотрел свысока. Охватывающая стена таким не полагалась.
Новоотстроенная при Фридрих-Вильгельме крепость стала базой курфюрстского флота и верфью (1679 г.), центром недолговечной Бранденбургско-африканской (колониальной) компании (1682 г.), наследницей орденского внешнеторгового флота, и краткого периода прусского каперства. Расцвет при Великом курфюрсте был недолог.

Столь же стратегическим и схожим по абрису было решение четвероугольной бастионной крепостцы Фридрихсбург , вставшей в 1657 г. в кольцо кёнигсбергских валов и контролировавшей выход в море: правящей династии ни к чему были повторения городских вольностей, сопутствовавших распаду орденского государства. Центром нового поселения крепость, построенная, во многом, силами бежавших от татарского набега крестьян, однако, не стала, крестьяне вернулись в родные края, а не осели у бастионов, так что уже при короле Фридрихе-Вильгельме I Фридрихсбург входит в городскую черту «Большого Кёнигсберга» (см.).

4. Королевский город

Коронация Фридриха I в 1701 г. открыла новую страницу в развитии провинции: что представляла собой новая держава?
То немногое, что устояло перед набегами татар середины XVII века , забрала чума в 1709–1711 гг. , при вступлении Фридрих-Вильгельма I на престол в 1713 г. 10834 двора стояли бесхозными и не возделывались, города, успешно росшие при ордене, замирали или даже сокращались: в Ангербурге в 1621 г. насчитывалось лишь 850 жителей, в Гильгенбурге (1579 г.) – 570, в Инстербурге (1590 г.) – 1200, в Лике (1600 г.) – 800, в Ортельсбурге (1615 г.) – 250, в Пассенгейме (1604 г.) – 690, в Растенбурге (1620 г.) – 1500, в Тильзите (1692 г.) – 868, в Хайлигенбайле (1539 г.) – 119. Данциг за те же годы разве что не удвоился (1577 г., 40000 жителей, 1650 г., 77000). Выморочные земли, по орденскому и герцогскому праву, возвращались в казну и могли быть пожалованы вновь, предстояла тяжёлая работа по заведению фермеров – откуда и чем привлечь их?
Вновь чужие беды, политическая близорукость иных королевских дворов оказались к выгоде прагматичной Пруссии. «Мне новые сыны – вам щедрая отчизна,» обращается Фридрих-Вильгельма к зальцбуржцам, и в его пределы спешат колонисты из Мазурии и Литвы , Силезии и Пфальца, Вюртемберга и Нассау, всего около 70000. Значительную группу из них составили 1000 лаузицких меноннитов, 8000 гугенотов, 2000 швейцарцев и около 16000 зальцбуржцев (1732 г.). Вместе они не только заполнили опустевшие хутора и города, восполнили утраты (с гарнизонами наравне ), но и дали жизнь 13 новым поселениям:
Арису (1725 г.), Биалле (1722 г.), Вилленбергу (1723 г.), Гумбиннену (1724–1772 гг.), Даркемену (1725 г.), Николаикену (1726 г.), Пиллау (1725 г.), Пилькаллену (1724 г.), Рагниту (1722 г.), Рейну (1723 г.), Тапиау (1722 г.), Ширвинту (1725 г.), Шталлупёнену .
Рост возобновился с новой силой, и к 1800 г. некоторые уже пересекли двухтысячный рубеж: Ангербург, Бартенштейн, Бишофштейн, Браунсберг, Велау, Гейльсберг, Гольдап, Гумбиннен, Гуттштадт, Дренгфурт, Инстербург, Лабиау, Мельзак, Прейсиш-Голланд, Растенбург, Рёсель; Кёнигсберг , вне категорий, насчитывал в 1770 г. 53196 жителей.

4.1 Лучи: города Фридрих-Вильгельма I

В 1724 г. Фридрих-Вильгельм I объединяет три Кёнигсберга в один (за исключением замковой и крепостной слобод), сломав раздельные укрепления каждого из городов, в том числе и обращённые к соседям. «Шведская» стена, хоть и стояла ещё в чистом поле – город дорастёт до неё лишь в 1820 г. –, немало поспособствовала выработке общего духа и единого самосознания города, сломка же внутренних стен и полная ликвидация прежних самоуправлений Альтштадта, Кнейпгофа, Лёбенихта и многих других – стала основой разномерности прусских городов последовавших лет. Вместо группы автономных поселений, размерами сравнимых с любым иным городом Восточной Пруссии, и равных с ними правами и весом, возник «внекатегорийный» мегаполис. В дальнейшем, либерализм (см.) усилит это противостояние разномасштабных прусских городов.

Показательны сходства и различия новых образований. Градостроитель Фридрих-Вильгельма, Йоахим Людвиг Шультхайс фон Унфрид , строивший кёнигсбергский замок и давший облик Биалле, Гумбиннену, Даркемену, Рагниту, Тапиау, Ширвинту и Шталлупёнену , очевидно ценил формы орденских времён, и города планировал схожими с прежними – но, будучи человеком своего времени, он не мог не «улучшить» образцы в наилучшем барочном виде.
Восстанавливая Тапиау после пожаров 1661-1674-1689 гг. он сохранил систему параллельных улиц, ориентировал их на заречный замок и существенно развил, но пренебрёг вводом в город кёнигсбергской дороги, оставив её заканчиваться в двух кварталах от центральной площади – разительное отличие от его же композиции Шталлупёнена ! Здесь, напротив, та же дорога превратилась в цепочку площадей, явственно отсылающих к системам римских императорских форумов: сравнение, наверняка польстившее утверждавшему тот проект королю. При въезде в город, треугольник Малого рынка шарниром поворачивает проезд на новую ось. Уже через квартал дома расступаются, восточная сторона улицы отступает и начинает Новый рынок, замкнутый церковной башней. Обогнув её, через ещё один квартал, улица выплёскивается в Старый рынок: в полтора раза шире и длиннее нового, он симметричен к оси. Дорога покидает его южную сторону испытанно, через углы. Столетия спустя, схема не утратила своей привлекательности, и вот на излёте 1920х гг. у железнодорожного полотна, на той же продольной оси, возник жилмассив, с собственной церковью и водокачкой, центром новой площади и отходящих от неё улиц.
В Даркемене дорога приходит, по традиции, в угол рыночной площади – но продолжается уже как классическая осевая схема. Рынок, по традиции отведённый магистрату (совместно, здесь, с почтовым двором), нанизан, по серединам двух противолежащих сторон, на эту прямолинейную магистраль, причём если своей «почтовой» стороной она отвечает канонам барочной перспективы, то за магистратом она вновь, как и в Тапиау , неожиданно обрывается неартикулированным поворотом к мосту всего лишь в квартале за площадью. Подобную же "неравноплечную" композицию рынка приобрёл и Пилькаллен , неожиданно проявивший «орденский» дух, проектанту неподвластный: перспективная дорога, направленная по оси дарованной королём церкви не смогла оспорить первенство ведшей в угол площади первоначально служебной улицы, и сама превратилась в проулок, наподобие безымянных служебных проездов орденских лет. В Ширвинте фон Унфрид три стороны рынка посредине разрезал улицами – но при этом не забыл и испытанных наугольных улиц.
Сильнейшее переоформление в современном барочном духе претерпел Гумбиннен : упорядочение затронуло не только торговые тракты, спрямлённые и перепроложенные строго ортогонально – фон Унфрид проложил новое русло реки, параллельное новым осям . Рыночная площадь, вставшая и здесь квадратом в центре поселения, уже не унаследованный от ордена, а полностью барочный владетельский символ: на таком рынке, с осевыми симметричными разрывами по серединам сторон, для торговли остались лишь квадранты по углам – функция оказалась подчинена форме. Здание правительственных учреждений, размещённое здесь же (ратуша переехала в «новый город» на другом берегу реки), заперло одну из осей равнозначного, по форме, перекрёстка, а вскоре и в самом средокрестии встал канонический памятник королю.
Перепланировок классического периода, столь характерных для екатерининской России, Восточная Пруссия не знала.

Особым поселением стал Пиллау, слитый воедино из населения деревень Пиллау и Вограм и заново построенный при заложенной шведами крепости-гавани. Собственной стены город не получил, бастионы защищали только гарнизон, прямоугольные же кварталами следовал валам со внешней стороны. В 1768 г. пиллауская крепость была Фридрихом II расформирована и гарнизон снят. Валы, как и предшествовавшие им шведские, здесь, и по соседству, в Фишгаузене , быстро разметало ветром, а рвы занесло без следа, лишив застройку и этого ориентира. В 1780х гг. город вновь оживился, в нём снова открылась верфь, и далее он рос аванпортом Кёнигсберга , между валами и причальными стенками: районы поглощались или закладывались вновь, вовсе не организуя цельной городской ткани, а следуя портовым или гарнизонным надобностям.

Навряд ли случайно, что в те же годы, к середине XVIII века городское самоуправление развилось, усложнилось – и утратило последние черты выборности. Если ещё в регламенте Кёнигсбергской ратуши 1724 г. предусматривается участие во власти горожан, хотя бы и посредством депутатов от гильдий, то уже установления 1783 г. их вовсе не знает. Магистрат избирает своих членов (обычным стало иметь обербургомистра/городского директора/полицайдиректора , полицай-бургомистра , юстиц-бургомистра , счётовода , нескольких магистратских советников и хрониста-судью ), лишь на обербургомистра и только в Кёнигсберге подаются три кандидатуры на высочайшее имя – ведь бургомистру королевской резиденции подчинялись и все государственные учреждения города, а равно и все дворяне, будь то постоянно проживающие, или временно прибывающие сюда. И городовая стража, которой заведовал полицай-бургомистр (охраняли акцизные стены вокруг городов, с соответствующими воротами), и судопроизводство (юстиц-бургомистр) в те годы всё ещё были муниципальным делом; не знай города милицейский обычай, не вышло бы из них ополчение антинаполеоновских войн, не стали бы они силой германского объединения... много копий было сломано позднее, когда реформами фом и цум Штейна , порождёнными той войной (см.) полицейские силы были переданы в единое государственное управление.

Да...интересно читать о том, как история испещрила морщинками улиц лицо Пруссии.