Да все в принципе логично, стену ставили уже потом, когда было что огораживать

Первоначальные валы и палисады вскоре сменили стены, позднее и двойные (Браунсберг/Бранево, Прейсиш-Голланд/Пасленк, Нейденбург/Нидзица, Алленштейн/Ольштын). От природы неприступные стороны рек и болот (редкий прусский город обходился без них) не укреплялись, либо же обстраивались со значительным запозданием. Это приводило к градостроительным конфликтам формы и содержания, когда город орденского плана окружала стена гораздо более позднего века, с собственным своим очертанием. Таковы были:
• Алленбург/Дружба
• Алленштейн (Allenstein, 1348 г., ныне Ольштын)
• Бальденбург (Baldenburg, 1382 г., ныне Бялы бор)
• Бартенштейн (Bartenstein, 1332 г., ныне Бартошице)
• Бишофсбург (Bischofsburg, 1395 г., ныне Бискупец)
• Бишофсвердер (Bischofswerder, 1331 г., ныне Бискупец поморский)
• Бишофсштейн (Bischofstein, 1385 г., ныне Биштынек)
• Бютов (Bütow, 1346 г., ныне Бытув)
• Вартенбург (Wartenburg 1364 г., ныне Варчево)
• Велау (Wehlau, 1336 г., ныне Знаменск)
• Вормдитт (Wormditt, 1359 г., ныне Орнета)
• Гарнзе (Garnsee, 1334 г., ныне Гардея)
• Гейльсберг (Heilsberg, 1308 г., ныне Лидзбарк-Варминьски)
• Гердауэн/Железнодорожный
• Гильгенбург (Gilgenburg, 1326 г., ныне Дабровно)
• Гогенштейн (Hohenstein, 1359 г., ныне Ольштынек)
• Грауденц (Graudenz, 1234 г., ныне Грудзёндз)
• Данциг (Danzig, 1224 г. по любскому праву, 1295 г. по магдебургскому праву, 1343 г. по кульмскому праву, ныне Гданьск)
• Дейч-Эйлау (Deutsch Eylau, 1305 г., ныне Илава)
• Домнау (Domnau, 1400 г., ныне Домново)
• Дренгфурт (Drengfurt, 1405 г., ныне Сроково)
• Зальфельд (Saalfeld, 1305 г., ныне Залево)
• Зебург (Seeburg, 1338 г., ныне Езёраны)
• Зенсбург (Sensburg, 1444 г., ныне Мронгово)
• Зольдау (Soldau, 1344 г., ныне Дзялдово)
• Йоганнисбург (Johannisburg, 1451 г., ныне Пиш)
• Крейцбург (Kreuzburg, 1315 г., ныне Славское)
• Кристбург (Christburg, 1290 г., ныне Дзежгонь)
• Кульм/Хелмно
• Ландсберг (Landsberg, 1335 г., ныне Гурово-Илавецке)
• Лауэнбург (Lauenburg, 1341 г., ныне Лемборк)
• Либемюль (Liebemühl, 1334 г., ныне Миломлин)
• Мариенбург (Marienburg, 1276 г., ныне Мальборк)
• Мариенвердер/Квидзын
• Морунген (Mohrungen, 1327 г., ныне Моронг)
• Mюльгаузен (Mühlhausen, 1338 г., ныне Млинары)
• Нейденбург/Нидзица
• Норденбург (Nordenburg, 1405 г., ныне Крылово)
• Остероде (Osterode, 1329 г., ныне Оструда)
• Пассенгейм (Paßenheim, 1386 г., ныне Пасым)
• Прейсиш-Голланд (Preußisch Holland, 1297 г., ныне Пасленк)
• Растенбург (Rastenburg, 1357 г., ныне Кентшин)
• Рёсель (Rößel, 1337 г., ныне Решель)
• Ризенбург (Riesenburg, 1330 г., ныне Прабуты)
• Розенберг западнопрусский (Rosenberg, 1305 г., ныне Суш)
• Стум (Stuhm, 1416, ныне Штум)
• Торн/Торунь
• Фишгаузен (Fischhausen, 1305 г., ныне Приморск)
• Фрейштадт (Freystadt, 1331 г., ныне Кислице)
• Фридланд/Правдинск
• Хайлигенбайль (Heiligenbeil, 1301 г., ныне Мамоново)
• Цинтен (Zinten, 1313 г., ныне Корнево)
• Черск (Czersk, 1386 г.)
• Шиппенбайль/Семпополь
все основанные (или переоснованные) по кульмскому праву, единые в правовой основе их жалованных грамот, но различные в существенных деталях.

Статут Торна и Кульма 1233 г. (Kulmer Handfeste), вскоре распространённый на все города и земли ордена, обещал подлинный крестьянский рай: без выдачи, без крепости, без барщины (и даже с собственными рабами, пленными прусами, для которых и дальше действовало прусское либо польское право), с правом наследия или перепродажи – ты только паши.
Кульмские поместья бывали отдельно лежащими усадьбами, иногда и с собственными колонистами “второго порядка”; кульмскими деревнями, кульмскими кабаками и мельницами с полями при них. Кульмские колонисты должны были являться по зову ордена конно и оружно – в мирное же время платить малый оброк. Ранние “высококульмские” колонисты (hochkölmische) обладали правами, о которых в метрополии боялись бы и помыслить: собственным судом, правом пивоварения, рыбной ловли в общинных водах, охоты на мелкого и среднего зверя, сбора хвороста в казённых лесах, в исключительных случаях даже правом на собственную мельницу. Рай, да и только!
Как и изо всякого рая, и из этого можно было быть изгнанным: участки раздавались не в собственность, а в наследственное управление (Erbpacht), так что и после длительного житья на новом месте орден, герцог или курфюрст мог участок признать “неверно используемым” и изъять. Лишь в 1685 подобная практика в отношении кульмских поместий была отменена, но возродилась вскоре в колониях Фридриха II. Восточная Пруссия была близка утопиям Томаса Мора (регулярность, сильная невидимая власть, законченность, самодостаточность) – в той мере, как такие утопии только и могут быть осуществлены.
Города ордена закладывались сразу вдруг, мгновенно получая права, за которые другие города боролись столетия: здесь царило магдебургское право, от которого кульмское было производным.

Орденская земля была территорией "упрощённого феодализма": вместо многочленной цепи зависимостей (император – король – князь – рыцарь – подданный) здесь была лишь пара орден – колонист, что не преминуло отразиться на поселениях. Они возникали по высшей воле, по государственной потребности, в государственных, иначе – неестественных местах, ещё до того, как могла бы их породить земля: не она заселяла их, а они заселяли её – лишь после полного подавления всех восстаний начал орден закладывать деревни. В Западной Пруссии, занятой более мирно, деревни, напротив, предшествовали городам и предопределяли их формы – в Восточной Пруссии подобное отмечается лишь после секуляризации. Города расставляли по удобным для обороны местам: слияниям рек, стратегически важным судоходным руслам (проезжие дороги появлялись позже, и, таким образом, не предрешали расположение городов, а следовали уже сложившемуся), в засеке, за болотами. Позднее именно это предотвратило их взрывной рост и тем самым сохранило их ненарушеные схемы: после взрывного скачка в XIII веке здесь наступило долгое затишье, и города довольствовались формами, дарованными им "на вырост". В метрополии, напротив, города росли быстрее и неравномернее, реконструировались по новым модам и поветриям, и тем вскоре утратили облик, некогда и им присущий.

Город, не имевший при закладке иного обоснования, кроме фортификационного, город вне сетки дорог и торгового обмена, определяющим своим элементом не мог выбрать что либо, кроме крепостной стены – она одна дарила ему существование. Прусский город ценен не элементами своей застройки, взятые по одиночке, его дома банальны и скучны, они нуждаются в стяжке стены, чтобы суммарно лишь произвести некий эффект. В противном случае даже и прусский город, стены крепостной не имея, мгновенно теряет единообразие улиц, единый абрис мерных прежде кварталов идёт произвольной шириной – таковы Домнау/Домново и Прейсиш-Эйлау/Багратионовск – или даже возвращается к радиально-дуговой схеме расселения, как в Лабиау (Labiau, 1642 г., ныне Полесск). Даже кратковременное укрепление (в Норденбурге/Крылово стены срыли уже в конце XVII века) способно было задать долговременный импульс городу. На вере в подобную же целительную силу стен сегодня основывается проект спасения старой Гаваны путём строительства вкруг её новой стены (Lebbeus Woods, La Habana vieja, 1995).
Прикладные принципы становились самодовлеющими: так и в годы русско-прусского союза и династических браков Кёнигсберг/Калининград спасается за оборонительным поясом от России же – только чтобы вскоре по его возведении возопить о непомерных этим строительством вызванных налогах и об обременении городской жизни наличием лишь редких и узких ворот, пусть и искусно изукрашенных: Высокие ворота в Алленштейне/Ольштыне, Гейльсбергские ворота в Бартенштейне/Бартошице, Каменные и мельничные ворота в Велау/Знаменске, Рыночные ворота в Эльбинге/Эльблаге, ворота Ризенбурга/Прабуты. Особой отделки удостаивались только городские их стороны и лишь главные ворота, обращённые к Кёнигсбергу/Калининграду, удостаивались обоюдостороннего украшения.

Регулярный город Восточной Пруссии, единообразно возводившийся по всей провинции – агрогород, вооружённая деревня в 40–50 семей, с общинным выгоном и неотъемлимыми от городских домов полями вне крепостной стены. По площади эти последние вполне совпадали с наделами обычной деревни того же размера, во Фридланде их было 28 гуфов (kulmische Hufe, кульмский гуф, составлял 67 прусских моргенов и равнялся 17,3387 га), где каждому городскому владению отвечало “приусадебное хозяйство” в два моргена, “на вечное нераздельное владение”. Горожанам эти сады были вовсе не подсобным их занятием, а источником пропитания; лишь позднее выработались группы населения, жившие исключительно ремёслами.
Взаиморасположение городов, в 15-30 км друг от друга подразумевало, что крестьянин из самого отдалённого надела в один день мог доехать до городских ворот – и вернуться. Ехать же ему было за чем: “крестьянский” город был ремёсленным центром округи, здесь ставились орденские мельницы, обязательные к использованию, и не менее обязательные орденские пивоварни – своих подобных поселянам не дозволялось заводить. Также и ремёсленникам воспрещалось селиться по деревням - запрет, позднее повторённый Фридрихом II („Auf dem platten Lande werden anders keine Handwerker geduldet als Hufschmiede, Stell- und Rademacher, Zimmerleute, Schuhflicker, Leinweber, Schneider… und Höker“): рынок пусть и был первоосновой городской ткани, но город торгу не следовал, скорее, наоборот, был ему предшественником. Перпендикулярно перекрёщивающие улицы, отходившие от рыночной площади, служили лишь “чистым” целям, на них обращались главные фасады домов, они и только они получали имена. Для служебных нужд прокладывались особые безымянные переулки, соединявшиеся в собственную сеть, так же как и первая, чистая, ведшая к крепостной стене. Каждый участок получал парадный и чёрный подъезды, а потоки людей и повозок распределялись между ними. Первоначально система была трёхчленной, между фахверковыми домами оставлялись узкие проулки во избежание переброса пламени; они первыми застраивались при переходе к каменному строению. Почти все служебные проезды были утрачены с упадком ордена и его строительного надзора.
Ратуши посреди рынка обычно обстраивались торговыми галереями сплошь; в предвосхищении этого строители ратуш обычно вовсе не предусматривали в них окон на первом этаже. В отдельных случаях (Ангербург/Angerburg, 1571 г., ныне Венгожево) торговые балаганы покрывали площадь сплошь и постоянно, так что и площадью её назвать было сложно. Лишь утрата первоначального здания объясняет иное расположение ратуши (так, Фишгаузен/Приморск полностью разрушался и выгорал в 1458, 1673, 1677 гг.).

prussak, интересно пишешь! Оценить историческую достоверность не могу, ибо мало что понимаю в градостроительстве, но видно, что проделана большая работа. И литературный стиль изложения хорош, так держать!

Орден продвигался этапами: заложив первые поселения Торна и Кульма, спустился вниз до Эльбинга/Эльблага; основав Балгу/Бальгу, получил в свои руки контроль над всем заливом и начал подготовку нового похода. В 1239-40 гг. рыцари подчинили Вармию (Ermland), Натангию (Natangen) и Бартен (Barten); для защиты от литовцев в начале XIV века устраивается по тогдашнему рубежу пограничная засека: Фридланд/Правдинск – Цинтен/Корнево – Бартенштейн/Бартошице – Ландсберг/Гурово-Илавецке – Велау/Знаменск – Растенбург/Кентшин. Прочие города провинций Натангии и Бартен возникли на полвека позже и не имели подобной засечной роли. Как ответ на восстание прусов выросли сильно укреплённые города Гейльсберг/Лидзбарк-Варминьски и Браунсберг/Бранево, один – кульмский и сельский, другой – торговый любский.
Закладку поселения на месте Кёнигсберга/Калининграда ещё в 1240е гг. предлагали любекские купцы, но осуществить её помешали восстания. Теперь же, после большого крестового похода 1255 г. и покорения Замландии, на переправе через Прегель, неподалёку от его устья был заложен замок. Первые горожане селились к северу от него, на территории будущего Штейндамма (Steindamm), но были разорены при втором прусском восстании 1260 г., лишь в 1286 г. состоялось возобновление Кёнигсбергского Альтштадта (Altstadt). Горожане, как и в первом случае, прибывали из Любека или через Любек, из Вестфалии, Нижней Саксонии, Померании и Мекленбурга, потому и градостроительная схема была единой, любской, и в Альтштадте, и в Кнейпгофе (Kneiphof): длинный рынок вдоль реки от одного конца города до другого, фланкируемый параллельными улицами по сторонам. Перпендикулярно им к рекам сбегали переулки, а зачастую и полновесные улицы, деля застройку на кварталы одинаковой ширины. В Лебенихте (Löbenicht) укосы холма вели к значительной иррегулярности.

Заселением городов занимались уполномоченные орденом “локаторы”, подбиравшие колонистов согласно заявленной цели устроения каждого конкретного города: торговцев, ремёсленников, крестьян, скотоводов, рыбаков, отводившего им наделы и поля - уже до начала подбора колонистов определялось, кому и где жить. Практиковалось приказное группирование по профессиям, в других городах происходившее стихийно. Проектирование города оставалось в руках орденских специалистов, о личностях которых нам ничего не известно, равно как и об орденских архитекторах; можно предположить лишь, что это были члены ордена, а не приглашённые, тем менее нанятые со стороны мастера – орден неохотно работал с наёмниками в сферах государственной своей ответственности.
Строительные команды, артели или ложи (bauwde). третьи в этом ряду, действовали согласно мариенбургскому Экономскому своду (Marienburger Treßlerbuch), по выданному им плану и детально разработанным строительным правилам, независимо от локаторов и набранных ими поселенцев: участие тех в возведении городов было минимальным и сугубо исполнительским - за единственным исключением в Прейсиш-Голланд/Пасленк, поселении голландских колонистов, возведённом по голландскому же обычаю. Прочие города такой однородности колонистов не знали, потому и не учитывали их каких-либо особенностей (Фридрих II сохранил эту традицию).
Постоянно действующие ложи и артели прославились как строители соборов по всей Германии, XI-XII века – период их расцвета (некоторые, например, кёльнская, существуют по сей день); следует счесть, что орденские власти привнесли или привлекли их в Пруссию. Замечательным тому свидетелем была резиденция епископа в Гейльсберге/Лидзбарке Варминьском (1350–1372 гг.), с квадратным главным корпусом длиной и шириной в 39 м и описанным галереей-клуатром двором в 11 х 12 м: не было ничего менее преспособленного к снежным прусским зимам, как открытые эти галереи, с дверьми, непосредственно ведшими в помещения! Лишь ранние замки (Балга/Бальга, 1239 г.) отличал учёт требований местности, поздние, напротив, нарочито игнорируют их, словно утверждая свою инакость от условий этой земли. Вероятно, именно искусственность, видимая рукотворность и нездешнесть этих форм прибавляла им привлекательности – человек доказывал свою богоугодность творчеством, и вот уже соборные строительные ложи берут себе символом правильный пятиугольник, в природе не встречающийся.

Артели выступали зодчими, но градостроителями они не были; принято считать, что орденские строительные ложи насчитывали порядка 30 мастеров разных профессий, с соответствующим числом подмастерий и рабочих: на строительстве замка в Лабиау (Labiau, городские права с 1642 г., ныне Полесск) в 1386 г. 544 рабочих копали котлованные рвы. Весьма вероятно, что орден, отбиравший своих колонистов “по пригодности”, мастеров-строителей также приглашал лишь проверенных, заработавших свои звания в строительных ложах метрополии – пока не подросли собственные свои кадры.
Подобный подход к организации строительства сохранился до самых последних дней ордена и пережил его: последний магистр Альбрехт подписал Строительный регламент (Dienstordnung fьr den Baumeister), предписал порядок ведения строительства, торгов и подрядов, обязал вести понедельную документацию строек, сохранявшуюся ещё и до войны. Так нам стали известны имена зодчих, каменщиков, плотников, кузнецов, стекольщиков, гончаров, маляров – вплоть до подсобных рабочих. Главноначальствующим на казённой стройке назначался комендант орденского замка (Oberburggraf), каждодневный же контроль принадлежал кастеляну (Hausvoigt) – исполнительская же и проектная часть, по испытанной орденской традиции, лежала в ведении руководителя строительной колонны, лица высокопоставленного и вполне автономного, а также осведомлённого о течениях и стилях других стран. Известны рабочие поездки орденских зодчих из Кёнигсберга для ознакомления с достижениями зарубежных государств.
В цехах зодчие не состояли, напротив, находились с ними в напряжённых отношениях.

Строительный контроль ордена определял не только план города, но, в значительной степени, и его домов. Начинаясь от рынка, все меры, большие и малые, от улиц до домов и кварталов основываются на едином модуле, на “владетельном копье”: средневековый этот принцип приказывал содержать улицы такой ширины, чтобы рыцарь, по ним проезжая, концом копья не касался бы стен. В “природных” городах это правило обосновывало снос прилепившихся к фасадам пристроек; в новозаложенных – определяло ширину ещё не построенных проездов. Так, во Фридланде/Правдинске ширина улиц и участков совпадают и равняются 30 футам (8,64 м), глубина участка троекратно превосходит ширину и равна 90 футам (25,93 м), а сторона города вдевятеро превосходит глубину участка, то есть 810 футов (233,38 м) – очевиден троичный мотив, посвящение города через пифагорейские гармонии в средневековом изложении. Сходны взаморазмеры и в других городах: в Норденбурге/Крылово город первоначально занимал прямоугольник в 300 х 150м (рынок: 28 х 52м), в Гердауэне/Железнодорожном рынок занимал четырёхугольник в 90 х 120м. В Кёнигсберге/Калининграде средний участок был те же два кульмских прута или 30 футов шириной и четыре-пять прутов длиной (17,20–21,50 м), что меньше, чем в иных городах. Бывали дома и шире, в 10–12 м, в общем же дома Восточной Пруссии были уже по фасаду, чем их современники в метрополии: любские дома в среднем насчитывали до семи осей по фасаду, тогда как в Восточной Пруссии превалировали три, редко четыре.
Дополнительно городские участки различались по величине на “целые дворы” (Erbe), половинные, в 5–7 м, и “будки” (Bude) по переулкам. Половинные участки возникали как результат наследственного деления участков полноразмерных, когда, как и было принято по всей Германии до конца XIII века, дома делились между собственниками не поэтажно, а по вертикали. В орденской земле этот обычай задержался и позднее, мы находим подобное и в Эльбинге/Эльблаге, и в Браунсберге/Бранево и в Кёнигсберге/Калининграде. Позднее, очевидно, такие неудобные участки вновь сливались с соседними, что вело к разнообразию длин фасадов. Кварталы обыкновенно вмещали 10–15 домов.
Впрочем же одинаковость фахверкового модуля во франконской нижненемецкой традиции, с некоторыми лишь изменениями, объяснимыми требованиями климата – их вплоть до мировой войны можно было найти по деревням – могла вести и вела к типовому строительству, и, вероятно, использованию элементов заводской или, в те годы, мастерской готовности. Подобное мы найдём и в российских крепостях, рубившихся по шаблону, с башнями, пряслами, избами и банями, и сплавлявшихся плотами по княжьему повелению. Их российским аналогом был бы Свияжск.
Первыми капитальными строениями что в Пруссии, что в России, становились церкви, даже до замков. Им зачастую отводилась роль цитаделей – оттого и пояса бойниц у карниза, оттого и подчёркнутый их размах, намного превышавший повседневные потребности небольших приходов. За ними в кирпиче строились дворяне и духовенство, позднее и зажиточные горожане – но ещё в XV веке количество каменных домов было так мало, что прозвание “Steinhaus” часто служило достаточным адресом. Впрочем же Восточная Пруссия и до самых своих последних дней оставалась деревянной и горела столь же часто, как и Москва; вплоть до XX века строительная газета („Ostdeutsche Bauzeitung“) отдельно сообщала о пожарах городов, селений и поместий – и колонка та не пустовала!
Высота дома не превышала 30 футов до карниза; более высокие требовали дозволения магистрата.

Однако, интересная цифирь! Вероятно, специальная литература и периодика по архитектуре и строительству из Германии прямо повлияла на создании строительных правил в 19 веке в Лифляндской губернии Российской империи. Так в Риге действовали ограничения: высота каменных зданий не должна была превышать 21,3 метра, а высоте деревянных зданий не выше 8.54 метра.
Гармония бульварного пространства Риги определяется арифметическим раскладом: 21.3 м(ширина бульвара) x 21.3 м (высота шестиэтажных домов)

возможно, хотя и не напрямую: города империи равнялись на столицу, а столица именно эту высоту имела в карнизе зимнего дворца. дворец строил растрелли и строил его в той высоте, к которой привык в западной европе - возможно, что эта привычка объясняется именно той, средневековой меркой.

боже, как удивителен мир!

По заселении города локаторы становились наследственными старостами (Erbschulze), собственноручно подбирали себе товарищей-консулов (Consuln, Kumpanen, Schöppen) – а буде их род пресекался (иногда уже и до того), горожане начинали избирать себе старост и бургомистров сами, обычно через посредство гильдий, выставлявших своих ратманов. Почти повсеместно подобная смена властного принципа приходится на середину-конец XIV века:
• Алленбург/Дружба, городская привилегия 1400 г. сразу оговаривала подобный переход
• Велау/Знаменск, первая половина XV века
• Гейльсберг/Лидзбарк-Варминьски, 1450
• Крейцбург/Славское, 1351
• Фишгаузен/Приморск, 1305
• Цинтен/Корнево, 1399
Города, привелегированные позже (Тильзит (Tilsit, 1552 г., ныне Советск), Домнау/Домново), сразу получали выборных глав. Эти старосты и их 4-8 советников, в зависимости от собственной величины города, избирались пожизненно, для вящей независимости: выборы их не могли не превратиться в кооптирование гильдейских мастеров и прочих городских патрициев, массы горожан вовсе не затрагивая. Иногда дополнительным органом при магистрате служили и до 8-12 депутатов (Тильзит/Советск).

Из благоустройств стоит особо отметить орденские мельницы, что обеспечивали горожан свежей водой: во Фридланде/Правдинске хроники 1400-х гг. сообщают об обязанности горожан чистить лотковые камни, по которым с мостовых стекала подведённая в город из мельничного пруда по деревянным трубам вода.

Подобным обычаем Тевтонским орденом в XIII веке заложены десять городов; в XIV, вплоть до 1410 и сражения под Танненбергом – 43; с Танненберга до Второго торнского мира в 1466 г. – три; от 1466 г. до секуляризации в 1523 г. – ни единого.

Ослабление орденской власти, восстания горожан, и, наконец, секуляризация Пруссии нашли своё отражение в размывании чёткой градостроительной картины; маньеризм, узорочье и помпезность брали верх над целесообразностью. Как и в позднем Риме, профили улиц начали заужать, а переулки, ведшие ко службам – застраивать, зато площади стали без меры расти: вряд ли орден заложил бы в Гольдапе рынок такого размера, что на нём, при сохранении общей двухуличной схемы, с лёгкостью разместились и ратуша, и почтамт, и суд, и церковь! Впрочем, даже и ему далеко до рынка Маргграбовы (Marggrabowa, 1560 г., ныне Олецко), занимавшего – во всё том же “орденском” архетипе! – 7 гектаров.
Жилое хозяйство выявило отчётливую тенденцию к расслоению: участки, прежде столь регулярного размера, принялись делиться, распространились половинные. Дома полезли на крепостные стены; крепостные рвы тогда же начали делить на участки и засыпать; новые укрепления если и строились, то не были ему полноценной защитой! Разве счесть таковой валы и бастионы, что во время Тридцатилетней войны по совету Густава Адольфа шведского с 1626 г. окружили Кёнигсберг/Калининград? Охватив по неосознанной, видимо, орденской традиции, не только три города, но и поля и городские предместья, они не вызваны были потребностью прикрыть и приютить беженцев или хотя бы обеспечить провизией при долгой осаде. Размах превышал и финансовые, и военные возможности города, периметр кёнигсбергского укрепления городская милиция не могла бы удержать самостоятельно, а потому нуждалась бы в сильном союзнике – например, в шведском корпусе. К 1640 г. насыпи были готовы не более чем наполовину; во время Семилетней войны 1758 г. и наполеоновских войн 1807 г. они были блистательно бесполезны – если не счесть такой пользой сохранение задела под будущий парковый пояс, ставший отличительной чертой Кёнигсберга/Калининграда последующих столетий.

Выросшая в те годы Кёнигсбергская аггломерация не имела единых планировочных установок, как и врообще межгородское планирование не имело места в Германии до начала XX века (Zweckverband). Впрочем, новая округлая форма совпала с радиально-лучевой структурой новых внешних районов города.
Другим новым элементом городской структуры сталм противопожарные (Ластади/Lastadie, Трангхейм/Tragheim) и водоотводные (Форштадт/Vorstadt) каналы, опоясывавшие отдельные кварталы, так что некоторые из них получили прозвища "Венеции" иил "Голландии".

Беспокойный период становления герцогства закончился Краковским миром с Польшей в 1525. Государство обратилось ко внутренним резервам и нашло их на востоке провинции, где ещё в начале XVI века царила непролазная чаща. Герцог Альбрехт начал селить здесь колонистов из Литвы, где в те же годы ввели крепостное право – своеобразное повторение истории, ведь и первые кульмские колонисты бежали от крепостной зависимости в метрополии, не менее своеобразная компенсация территорий, утерянных по второму Торнскому/Торуньскому миру (1466 г.). Первые орденские поселения тут были уже утрачены; неизвестно, какой формы придерживались деревни прусов и придерживались ли вообще – немецкие хроники подчёркивают только их иррегулярность. Кульмские деревни, обычно уличного замкнутого типа, ставились независимо от них (хотя зачастую и по соседству) и, с течением времени, поглощали их. К планомерному заселению сельских областей Пруссия перешла, однако, лишь после секуляризации; старостам и градоначальникам было поставлено в обязанность привлекать колонистов, межевать поля, расчищать леса. В XVII веке наметился рост числа переселенцев, вскоре оборванный татарскими набегами 1656-1657 гг. – до того герцогство успело прирасти ещё и голландцами, бежавшими Карла V и поселившимися в Прейсиш Эйлау/Багратионовске, Кёнигсберге/Калининграде (переселенцы 1543 г.) и у ранее прибывших соплеменников (Прейсиш-Голланд/Пасленк, переселенцы 1556 г.); мазовцами, с 1466 селившимися на юге.

При подобном заселении неверно было бы ожидать единообразия, к XVII веку Восточная Пруссия знала и яркие многосоставные литовские клети, с подфронтонными верандами, зашитым досками стоймя, их же рыбацкий вариант, сведённый к единому объёму под общей крышей; мазурские дощатые дома, похожие на литовские, но одноцветные, где веранды зачастую превращались в плоские ниши саксонского образца, а зашивка фронтона блистала величайшей гаммой углов наклона досок; замбийские, натангские и бартские дворы, с обилием открытого фахверка во фронтонах, такими же неглубокими нишами по торцам, как в Мазурии, и ещё более скупой раскраской; вармские, с исключительно глубокими верандами, как встроенными в домовой объём, так и пристроенными к нему, причём по нескольким сторонам; оберландские, мариенбургские и эльбингские, такие же дощатые, но в два этажа и с глубокой лоджией по продольной стороне, с развитым рисунком фахверка во фронтоне.

Из деревень вырастали к XVI-XVII веку города, первые "естественно выросшие" города провинции – подчастую их предшественницами были даже не одна, а несколько деревень или посадов:
• Ангербург/Венгожево)
• Бартен (Barten, 1628 г., ныне Барчианы)
• Гольдап (Goldap, 1570 г.)
• Инстербург (Insterburg, 1541–1583, ныне Черняховск)
• Йоганнисбург (Johannisburg, 1451 г., ныне Пиш)
• Лабиау (Labiau, 1642 г., ныне Полесск)
• Лёцен (Lötzen, 1612 г, ныне Гижицко)
• Либштадт (Liebstadt, 1490 г., ныне Милаково)
• Лик (Lyck, 1669 г., ныне Эльк)
• Маргграбова/Олецко
• Ортельсбург (Ortelsburg, 1616 г., ныне Щитно)
• Прейсиш-Эйлау (Preußisch Eylau, 1585 г., ныне Багратионовск)
• Тильзит/Советск.
Лишь шесть городов заложены в XVI веке вновь, в XVII веке и того меньше – лишь два. Им присущи более сложные планировки, ведь за повышением ранга деревню немедленно ожидало расширение. Так, Инстербург/Черняховск вырос из орденского замка, торгового посада при нём, колонистской и прусской деревень. Дорога из Кёнигсберга, прихотливо извиваясь, здесь спускается к переправе через Анграпу, образовав на хребте возвышенности линейный Старый рынок: его до-городская северная сторона и замковый посад иррегулярны, но уже южная, заложенная в новом звании, квадратными кварталами задаёт направление всех последующих городских улиц. Неудивительно, что и ратуша строится именно в этой части города; её расположение в ряду прочих зданий можно объяснить более древним, до-орденским, западногерманским градостроительным типом – но можно счесть и симптомом падения городской организованности позднего ордена и герцогства.

Альбрехт, юность проведший в Нюрнберге, зовёт ко двору опытных художников и учёных с юга метрополии, компенсирует недостаток их собственным вниманием к строительству и технике; завязав дипломатические и торговые связи с Голландией и Рейнландией, он привлекает и тамошние силы: из Амстердама прибыли мастера кирпичных дел и орнаментики. Архитектура, живопись и скульптура процветают при первом герцоге.
Им закладывается собрание увражей и макетов, законтрактованного в Нюрнберге придворного живописца Криспина Герранта (Crispin Herrant) он просит привезти чертежи и виды построек “в итальянском духе”, а придворного зодчего Фридриха Нусдорфера (Friedrich Nußdörfer), верховного строителя герцогства и кёнигсбергского замка, снять чертежи важнейших новых зданий юго-западной Германии и Голландии. Стилем герцога был ренессанс, но не забывал он и об орденской старине – последовавшему за Нусдорфером Кристиану Гофману (Christian Hoffmann) прямо предписывалось обследовать Мариенбург (Marienburg). Затем должность, по рекомендации венценосных собратьев (консультировали герцог Вильгельм клевский, Филипп гессенский и Мориц саксонский) в 1555 г. перешла опять к нюрнбержцу, Кристофу Рамеру или Рёмеру (Christoph Ramer/Römer). Тому наследовал сын Давид, объездивший Францию и Венецию и скончавшийся в 1605 г. Вторым по рангу был шваб Бартель Фогт (Barthel Voigt), до 1551 г.; крепостным строительством заведовал известный тюрингец Андреас Гессе (Andreas Hesse).

Пусть строительство не всегда отвечало замыслам герцога, а богатство исполнения отставало от прочих германских владений – оно принесло ему славу «строителя на троне», к которому не стеснялись обращаться и граф Горка, и герцог Лигница, и польский король. По смерти Альбрехта династическая слабость превратила Пруссию в своеобразную дворянскую республику, где власть принадлежала коллегии Верховного совета (октябрь 1566 г.). Благоприятной для градостроительства такую ситуацию не назовёшь; лишь новая конституция курфюршества (1661 г.) положила ей конец.


конец главы

дальнейшее углубление в планировку тильзита выявило несколько обескураживающий результат: он вовсе не радиален, радиусы выросли с отстоянием едва ли в сто лет друг ото друга.
первоначальная схема тильзита - крест!
интересные результаты даёт городская геометрния: немецкая улица, дорога из замка в шплиттер и кёнигсберг - 100 футов, высокая - 70, а поперечная - все 120! городской писец нейгойф в 1540 писал альбрехту, что тот, заложив будущий город вскоре после вступления на трон (1511), сам положил "на поперечной улице от старого кабака в гору" проводить торг. термины именно таковы, запись сделана непосредственно свидетем событий - тезис о "природности" тильзита, похоже, можно сдать в архив.
счесть ли его "искусственным городом" герцога?
или огорожанившейся деревней?.. вернее, идеей деревни, так как на именно этом месте до-городской деревни не было?

Уважаемый prussak, не могли бы вы на карте 1551 года показать этот первоначальный планировочный крест?

meteor, вы серьёзно? я вам улицы назвал, открытым текстом, на вашей карте они отмечены: немецкая и поперечная, deutsche gasse и quergasse. не видать?

Сообщение отредактировал prussak - 16.9.2009, 15:21

Крест я вижу, но могу понять какое отношение к кресту имеет улица высокая

именно что никакого, крест образовали немецкая и поперечная.
высокая улица в момент основания города была коротеньким проулочком. в длинный радиус она развилась лишь столетие спустя. таким образом, к первоначальной градостроительной схеме она не относится, а только затеняет её.

так, с планировочным крестом понятно, его появление можно объяснить двумя функциями:1)основной дорогой на Шплиттер и далее, и 2) свободным доступом к воде, т к. quergasse упиралась в герцогский паром, на котором жители города переправляли скот выгуливаться на просторные пастбища за Мемелем. Город, согласно грамоте герцоге, имел 2/3 свой площади на правом берегу Мемеля (!) и только 1/3 на левом.


Но, интересная геометрия, как вы выразились, для меня остается загадкой. Пожалуйста, только не сердитесь, объясните в чем суть приведенных вами цифр? Какая скрытая сила и красота таится за ними?

в немецком исследовании тильзитской истории („Bau- und Kulturgeschichte Tilsits“, Waldemar Thalmann, Tilsit 1923-1927) мною не найдено ни единого упоминания городских частей в замемелье. верно ли их считать таковыми? когда они были официально присоединены к городу? или же речь идёт о принадлежавших городу общественных полях?

интересность тильзитской геометрии в том, что она, по нынешним моим данным, совершенно нетипична. я пока не знаю, как её классифицировать.
имелась немецкая улица как основная проезжая коммуникация. оттого она приобретает достаточную ширину - 100 футов - можно и проехать, можно и потолпиться. казалось бы, отсюда один лишь шаг к любской форме, с широким длинным торгом от одних до других городских ворот.
не тут-то было!
рынок располагается на специально проложенной поперечной улице ещё большей ширины. транспортная нагрузка на эту поперечину в начале - нулевая, она никуда не ведёт. между тем, ей придают ещё большую ширину, нежели немецкой улице. зачем - да чтобы торговать!
таким образом, получаем тракт, пересекающий рынок под прямым углом, что несколько необычно.
единственное, где мы найдём подобный шаг, это типаж "замкнутых деревень", на большак выходивших лишь деревенскими воротами, а за ними расширявшимися внутридеревенским выгоном. вот только выгон тот и был, собственно, деревней, все дома выходили на него, церковь там же стояла - в тильзите же торг поперечный является всего лишь частью вытянувшегося вдоль немецкой улицы поселения.
почему? почему не совместили торг и проезд? почему расположили поперечину именно в этом месте? почему не использовали её как планировочную ось при росте города, а обрубили на высокой улице? чем была вызвана такая геометрия - вот мой сегодняшний вопрос!

Конечно, вы читаета Тальмана в оригинале.... Вам все карты в руки, и - исправлять огрехи и поспешности былых краеведов. Данные о площади города взяты мною из книги И. Рутмана " Из Советска в Тильзит, 1993 год, издательство НАСА. Привожу цитату дословно.
И указана ссылка на книгу Герберт Кириннис "Тильзит пограничный город на немецком Востоке", 1935 год, стр. 72.перевод Б.Кузьмина.
А разве неточности переводчика, не приводили к казусам. Перевод как женщина, если красив, то не верен, если верен, то некрасив.



Вероятнее всего поперечина образовалась от схода к переправе на Мемеле. Это, пожалуй, единственное объяснение на сегоднейший вечер.